Дмитрий Глуховский - Метро 2035
– Конечно, если столько лет людям врать… Как им отличить правду от… Если к корыту с помоями их пригибать всегда… Но это не значит, что они не могут распрямиться… Наверх посмотреть или вперед хотя бы… Конечно, вы так устроили все… Но это не значит, что они сами не могут… Или что не хотят… Спрашиваете? И сами подпихиваете ответы правильные… Спрашивают они…
С задницей спорить было легко. Задница не возражала.
– А что люди понимают… Это вас сносить нужно… К чертям… Бункер ваш… Разгонять. Если не разогнать… Не вскрыть гнойник… Тогда ничего… Надо вас, крыс жирных… За шкирку… Людям показать вас… Вы при людях поговорите так… О них… Как о скоте… Вот тогда. Тогда посмотрим. В бункере они… Гниды… Всех разгоню… Мне не поверят – вам поверят… Вас заставлю все сказать… А если не скажете… Из этого самого ствола вам… Затылки не только у нас есть… Суки…
Он сдавил в руке рукоять порожнего нагана.
Одному такое не сделать. Ничего не сделать одному.
Маленькая у него команда – но есть. Летяга, Гомер, Леха. Собрать их. Рассказать им, тем, кто уже полправды знает, вторую половину. Спросить у них. Вместе придумать, как найти и как вскрыть это крысиное гнездо.
Времени прошло – неделя? Больше? Разбрелись все, наверное, по метро. Забились в какие-нибудь щели. Один – чтобы Мельник не нашел, другой – Ганза. Но вот Гомер… Рейха-то нет больше. Может, Гомер знает, где остальных всех искать? А где искать Гомера, известно.
Встал.
Зашагал, распихивая выстроившихся за лаской с номерками на ладонях, мимо пообсохших фашистов, мимо шалав всех калибров, мимо пуганых подростков, пришедших открывать любовь, мимо опаленных сталкеров, которые хотели хотя бы поглядеть, мимо мерзавцев, которых жизнь изнасиловала, и им теперь надо было через женщин изнасиловать жизнь. Мимо всех них, только начинающих или уже заканчивающих свою зрелость в подземелье.
Где тут Сашина каморка?
Нашел.
Вошел без стука, без очереди, влепил наганной рукоятью какому-то бесштанному вояке по темечку, сволок его с Сашеньки, сложил в углу; тогда уже поздоровался, отвернувшись в сторону, чтобы она могла запахнуться.
– Где Гомер?
– Тебе тут нельзя, Артем, – она смотрела на него снизу. – Зачем ты сюда вернулся?
– Где старик? Он же не отстал от тебя? Или отстал? Куда он ушел?
– Его забрали. Пожалуйста, уходи.
– Забрали? Кто забрал?!
– Тебе… Он помог тебе? Алексей – помог? Ты выглядишь другим. Лучше.
– Он мне помог. Ты мне помогла. Спасибочки, бля. Всем вам. Благодетелям.
– Ты же хотел узнать. Вот и узнал. Да? Или чего ты хотел? Просто умереть?
– Да. Прости. Мне… Я не хочу от него… От них. Это подачка. Мне не надо. Было. А теперь… Теперь спасибо уже.
– Почему ты ушел от них? Там же… Там же совсем другая жизнь, да?
– А ты не бывала? Там? Он тебя не брал?
– Обещал. Должен. Но я попросила вместо себя – тебя. Пока.
– Ничего не потеряла. Та же самая там жизнь. Просто жратва лучше. Ну и… медицина. А что, ты бы смогла? С ними?
– Что он тебе рассказал?
– Он мне все рассказал. Все. Невидимые наблюдатели, власть, красные, фашисты, все.
– И отпустил?
– Да.
– Тебе надо уходить отсюда. Они всех ваших забрали. Брокера этого твоего. Всех. В тот же день, как ты… Может, их больше нет. Я не знаю.
– Кто? Наблюдатели?
– Нет. Не его люди. Твой Орден.
– Орден… Послушай. Ты… Я хочу понять. Он тебе все объяснял, да? Ты все знала. Про верх. Про мир. Но! Это ведь твоя мечта была. Вернуться туда. Как и моя. Чтобы мы все… Там. Опять. Там! Ты же рассказывала мне. Сама! Что ты тут делаешь? Зачем торчишь в этой помойной яме? Почему не сбежала? Почему ты тут?
Саша стояла перед ним – тонкая, как карандашом набросанная, обнимая себя руками. Смотрела на него исподлобья.
– Уходи. Правда.
Он схватил ее за запястья-ветки.
– Скажи мне. Я хочу людей поднять. Ты говоришь – почему не остался. Потому что остальные… Мы. Все мы тут. Им надо знать. Всем. Они должны знать. Ты меня не предашь? Опять. Ему? Не выдашь?
– Не предам.
Губы у нее запечатались. Артем ждал.
– Но с тобой не пойду.
– Почему?
– Артем. Я его люблю.
– Кого?..
– Алексея.
– Этого? Этого… Старпера? Извращенца?! Да он… Он же… Он же без души… Ты бы слышала, что он говорит… Про людей! Ты – его?!
– Да.
Артем отпустил ее руки, обжегшись; отшатнулся.
– Как?!
– Люблю, – она пожала закутанными плечиками. – Он для меня как магнит. Он магнит, а я опилок железный. Все. Он мой хозяин. И ко мне он всегда был добр. С самого начала.
– Он тебя в пользование сдает! Он тебя! Ему смотреть нравится, как тебя всякие… Грязные… Разные!
– Да, – кивнула Саша. – Он так любит. И мне так нравится.
– Тебе нравится?!
– А что? Тебе тоже такое не подходит? Как Гомеру? Прости тогда.
– И ты ждешь… Ждешь, чтобы он забрал тебя туда? К себе?
– У них освободилось одно место. Он получил разрешение. Но я…
– Ладно. Я понял. Ты вместо себя – меня… Ладно. Я понял. Ладно.
– Тебе надо уходить.
– Ты правда туда хочешь? К ним? В этот их круглосуточный кабак? В бункер?! Вместо верха – еще глубже?!
– Мне все равно, куда. Я хочу с ним быть. Я – его. И все.
– Ладно. Я понял.
Постоял еще. Потом снял с шеи крест. Бросил ей.
– Пока. Спасибо.
– Пока.
* * *Вышел: мир кувырком.
Побрел через похотливую однодневную пьяную толпу. Сказал Саше, что понял, а сам не понял ничего. Как можно – с Бессоловым? Как можно такого – любить? Как можно дирижабли свои променять даже бы и на мечту о бункере? А на бордель ради бордельных коротких встреч по снисхождению? Бессолов ей и еды объедки из бункера своего выносит – и любви объедки тоже. А ей ничего, хватает и того, и другого. Небалованная.
Что Артем про Сашу не понимает?
И как ее ненавидеть даже?
– Эй, человек! – потянулся кто-то к его официантскому костюму. – Бодяги литру!
– Иди на хуй!
Вышел к причалу. Высокая вода стояла, по кромку.
Надо ломать. Ломать все. Все ломать к херам.
Мельник, значит, отобрал у него всех товарищей. Гомера, Леху, Летягу. Надо освободить их, если живы. Одному ничего не сделать.
Мельник.
Если бы можно было на свою сторону Орден перетянуть… С такой силой и против Наблюдателей не страшно. Орден бункеры отстаивал, может и отвоевывать.
Как только их смутить? Про проданных товарищей рассказать им? Но продавал ли их Мельник – и кому? Его и самого продали и купили, старого идиота; а ребята погибли просто без смысла. Из-за инициативы на уровне среднего звена. Старик-то понимает сам, за что ноги отдал?
